Пассажиров подбросило от толчка, самолет немного пробежал и замер. Держа наготове оружие, группа начала выгружаться. Внизу вспыхивали яркие лучи карманных фонариков. Иногда они пересекались в темноте, и тогда Тропинину казалось, что скрещиваются стальные клинки. Он рассмотрел чужих солдат и, подавив тяжелый вздох, подумал: «Видимо, наши не успели».
Сойдя вниз, он остановился. Недалеко стояли начальник группы прибывших и кто-то из встречавших. По обрывкам фраз он понял, что идет спор из-за старшинства.
— Мне приказано по прибытии вас сюда проверить всю группу, — настаивал встречавший.
— Я лично отвечаю за всех, — повысил голос начальник группы.
— Возможно, с вами посторонние, — не сдавался встречавший.
— Со мной нет лишних, можете проверить количество, — раздраженный начальник повернулся: — Пошли!
Он подошел к своей группе. Все сидели на земле.
— Считайте. Здесь все, кроме… — Он снизил голос до шепота, — кроме немца и русского.
— А где они?
— Эй, Курт! — крикнули из темноты.
Винер подошел. Не дожидаясь окрика, шагнул к ним и Тропинин.
— Вот они. Еще вопросы будут?
— Нет. Мне все ясно! — громко, будто отдавая команду, проговорил тот, который стоял рядом с начальником группы.
Вокруг выросла стена серых шинелей.
Начальник группы, поняв, что они попали в руки русских, резко повернулся к Тропинину, выхватил пистолет и нажал на спуск. Почти одновременно с выстрелом кто-то кинулся на пистолет, ударив по вытянутой руке начальника группы. Глухо вскрикнув, кто-то упал.
Двое солдат скрутили стрелявшему руки, несколько человек склонились над упавшим.
Вдруг яркий луч прожектора осветил все вокруг. На земле лежал Курт Винер, Тропинин помогал солдатам перевязывать его.
— Борис Антонович, я не выживу…
— Что ты, Курт? — горячо возразил Тропинин. — У нас есть замечательные врачи, Курт, они тебя вылечат.
— Обождите, дайте сказать, — Курт поднял руку, еле сдерживая стон. — Поднимите меня… Вот так, хорошо. Спасибо вам. — Он посмотрел на молча стоявших вокруг него русских. — Спасибо вам за все!.. Передайте жене всю правду… обо мне. — Винер поднял голову и громко произнес: — Надо жизнь прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитую… прожитую жизнь!.. Помогите мне встать. Вот так, — сказал Курт Винер, и все поняли, что это его последние слова.
— Он прикрыл вас, — обращаясь к Тропинину, взволнованно сказал русский командир. — Кто он? Ваш друг?
Борис Антонович обнажил седую голову, сказал:
— Да. Так поступают только друзья.
От понизовья Волги до плавней Терека, по отлогому западному берегу Каспия непрерывной полосой тянутся прибрежные заросли камыша и осоки. В дельте Волги они не широкие, много по ним торных троп, а в декабре, когда выезжают волгари на заготовку топлива, они совсем редеют, а кое-где и исчезают. Но чем дальше к югу, тем реже рыбачьи поселения и шире заросли. За поселком Бугровым начинаются непролазные дикие крепи. В них есть места, где никогда не ступала нога человека — там безраздельна власть дикого вепря и огромных волчьих стай. Меляки и причудливо вытянувшиеся в море косы преграждают доступ к ним. Даже маленькая плоскодонная лодчонка застревает на мели километрах в пяти, а то и десяти от берегов, и тогда видно ее со всех сторон, как на ладони. От зарослей уходят неоглядные степи: на юг — до виноградников Кизляра, на запад — до сальских пшеничных морей, на север — к Донщине и Цимле. В степях — буйные травы.
Летом здесь на сотни километров вокруг — ни одного человека. Приедет кто в эти края, и сразу знают о нем все.
Но осенью становится здесь многолюдно. С далекой Кубани, из Приазовья, с Донщины, Ставрополья, из-под Сталинграда приходят в степь колхозные чабаны с тысячными отарами каракульских овец.
В Бугровом появляются охотники. Москвичи нанимают у местных жителей бударки, дербентцы приплывают на каюках, грозненцы привозят лодки на автомашинах.
Оживленнее становится на взморье. Плоскодонные суденышки снуют по мелякам, пробираются по редким протокам, становятся на якоря около зарослей. Охотники встречают зори, подстерегая пернатых на воздушных тропах.
…Не впервые шел в прикаспийские степи Федор Терновский со своей отарой. Путь от ростовских земель долог и труден. Надо пройти не одну сотню километров по дорогам Кавказа, Ставрополья, охраняя овец от всяких случайностей: заболеваний, падежа, бескормицы; не потравить зеленеющие озимые, не тронуть дозревающую на полях кукурузу; сохранить отару в сухих степях, где вода на вес золота. Нелегок путь на земли, где раскинулись обильные зимние пастбища и заготовлены впрок огромные скирды сена.
Федор два раза в году проходил от Азовского моря до Каспия и видел, как с каждым годом хорошеют земли. Там, где раньше стоял хуторок, дымит завод, где коловертью взвивалась горячая пыль, начинают плодоносить сады под защитой лесных полос… Война по этим краям промчалась вихрем и огнем — все разметала, разрушила, выжгла. И вновь человек поднял все из развалин. Исчезли землянки, встали дома колхозников там же, где веками жили их деды. Молодые сады весной провожали чабанов кипенью цветов, а осенью кланялись обилием плодов.